Как перенести обиду? Как справиться с собой, если обвинения несправедливы и тяжки, когда задета честь? Евангельская заповедь «кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» известна, но насколько непросто совладать с чувствами в жизни! Ведь первым порывом бывает ответить… И вот одна история из светских хроник XIX века, история сотворения репутации. Участники ее были людьми заметными: А.С. Пушкин и известный в те годы публицист Александр Скарлатович Стурдза, советник и консультант Александра I.
Однажды они досадно, трагически оказались стоящими «по разные стороны барьера». Дело могло закончиться дуэлью, но, к счастью, этого не произошло: один из них повел себя по-христиански…
"Вызов"
13 июня – день памяти Александра Скарлатовича Стурдзы, публициста, сподвижника и советника императора Александра Благословенного, участника греческого просвещения, одного из попечителей одесского Михаило-Архангельского монастыря... Сегодня в России найдется немного людей, знающих о том, кто такой А.С. Стурдза, разве что специалисты, хотя имя это на слуху. Историки могут вспомнить о нем в связи с деятельностью Библейского общества, а также в связи с созданием концепции Священного Союза. Но все же представления об этом политическом деятеле довольно фрагментарны. Иное дело филологи! «Стурдза? Это тот, на которого Пушкин написал эпиграмму?» Да, этот тот. И не одну, а целых две эпиграммы. Обе они вышли из-под его пера в 1819 году. Для поэта и для целого круга его петербургских друзей Александр Скарлатович стал олицетворением «реакционности». Помните?
«Вкруг я Стурдзы хожу, вкруг библического.
Я на Стурдзу гляжу монархического».
Эпиграмма вызывала вполне определенную ассоциацию: Пушкин будто описывал воображаемые туры вокруг кандидата для вызова на дуэль.
А событийный контекст, между тем, был следующий: незадолго до того Александр Стурдза, находившийся в то время за границей, опубликовал работу «О современном состоянии Германии», носившую политический характер и отражающую отношение автора к напряженной обстановке в европейских университетах. Тогда же с поддержкой русского курса на стабилизацию политического положения в Европе выступил и драматург Август Коцебу. «Свободолюбивому» немецкому студенчеству это пришлось не по вкусу, и Коцебу был заколот студентом Зандом.
Когда сам Стурдза, получивший уже два вызова на дуэль, понял, что может продолжить число жертв произведенного им волнения, он поспешил вернуться в Россию, где его уже ожидал «приговор» поэта:
«Холоп венчанного солдата,
Благослови свою судьбу:
Ты стоишь лавров Герострата
И смерти немца Коцебу».
Четыре строчки были на устах у всего Петербурга. Повсюду Стурдза встречал колкие, насмешливые взгляды. Обиднее всего было то, что Пушкин не имел представления о системе взглядов Стурдзы. Свой слишком поспешный суд он вынес, поддавшись настроению ближнего круга – друзей из числа будущих декабристов.
Прервать «дурную бесконечность»
Причина, обратившая против А.С. Стурдзы гнев части русского общества, заключалась в том, что в сознании петербургской молодежи смешивались две вещи: либерализм и революция. Между тем записка Стурдзы «О современном состоянии Германии» носила отнюдь не антилиберальную, а именно антиреволюционную направленность. В этом случае важно понять и правильно оценить исторический контекст, те обстоятельства, которые вызвали появление этого произведения.
Важнейшее событие – Аахенский конгресс (1818) – вполне обозначил различие политических позиций Александра I и австрийского канцлера К. Меттерниха. Формальным поводом для разногласия послужило отношение «стран-победительниц» к поверженной наполеоновской Франции, однако за этим открывались два противоположных взгляда на содержание европейской политики в целом. Александр I, полагавший, что арест Наполеона положил конец революции и обстоятельства благоприятствуют политической либерализации в Европе, выступил сторонником включения Франции в состав ведущих держав, а Меттерних, опасавшийся последствий революции и настроенный на продолжение борьбы с ней, был решительным противником этого шага. В целом российский политический курс оказался более либеральным по сравнению с австрийским.
Возникшие между Александром I и Меттернихом расхождения оттеняла далеко не самая простая ситуация в Германии. В 1817 году чествование 300-летия Реформации сопровождалось беспорядками в университетах, сожжением антипротестантских книг, угрозами расправы над авторами. В этих условиях даже представители немецкого либерализма (Штейн, например) были весьма обеспокоены происходящим. Все это с трудом укладывалось в концепцию либеральной политики. «Свободомыслящая» Германия обнаружила готовность отказаться от «сдержек и противовесов», традиционно составляющих основу либеральной практики. «Прямое действие», то есть готовность применить насилие, оказалось более привлекательным по сравнению с постепенным достижением общественного согласия. В этих-то обстоятельствах и появилась работа А.С. Стурдзы.
Сам автор никогда не разделял «крайне правых» убеждений. Его личная политическая позиция была весьма умеренной. Лучше всего это проявилось в оценке причин Французской революции XVIII века. Стурдза полагал, что это событие стало закономерным следствием всей предыдущей государственной политики Франции старого режима. Ее «пороки» Стурдза связывал с «изменой духу христианства» и сожалел об испорченности самих управляющих, о пренебрежении ими христианским долгом в отношении подданных – содействия общему благополучию. По убеждению Стурдзы, революция стала возможной из-за того, что должным образом не были оценены стабилизирующие возможности реформы и напрасный страх перед изменениями сковал европейские правительства пассивным ожиданием.
Возвращение общества к нормальному состоянию, когда оно покоится на духовных основаниях, для Стурдзы было связано с «подчинением управления заповеди любви». В практическом отношении это означало признание реформы в качестве законного и отвечающего назначению христианского государства средства, того «инструмента», который позволяет вовремя опередить кризис.
Таковы были ценностные установки, определившие и участие Александра Скарлатовича в разработке концепции Священного Союза. В отечественной историографической традиции долгое время бытовало представление о том, что намерение сделать христианство основой послевоенной политики в Европе имело «лишь риторический смысл» и не раскрывало «истинных замыслов» учредителей Священного Союза. Однако это не так. В Священном Союзе авторы этой концепции видели орган международной политики новой Европы, достаточно реактивный и гибкий для того, чтобы обеспечивать в странах – участницах конвенции баланс между интересами подданных и авторитетом власти. Ставка делалась отнюдь не на подавление, а на опережение кризиса и компромисс для того, чтобы не допустить попадания Европы в дурную бесконечность: революция – реакция.
О том, насколько искренними были устремления Стурдзы, можно судить и по его отношению к политике К. Меттерниха. По убеждению Александра Скарлатовича, австрийский политический курс являлся образцом злоупотребления властью, политической недальновидности и крайней бескомпромиссности. Стурдза считал, что жесткостью Меттерних подрывает основания доверия к власти в будущем, что этот путь ведет к возвращению пороков прежней системы и комплекса проблем, однажды уже породивших революцию. Ясно, что при такой позиции записать Александра Скарлатовича Стурдзу в разряд «политических мракобесов» просто невозможно!
О его либерализме свидетельствует, кстати, и отношение к отмене крепостного права в России. Александр Стурдза был последовательным сторонником этой меры, хотя и с оговоркой: власть должна сохранить за собой в решении этого вопроса законодательную инициативу. При этом необходимость подготовки реформы он считал делом сегодняшнего дня, а не отдаленной перспективы.
Мировоззрение А.С. Стурдзы формировалось на стыке христианства, реформизма и легализма, ставка делалась на постепенные преобразования в рамках существующей, законной системы власти. В этом контексте и следовало оценивать его работу о Германии.
Автор сосредоточил внимание на сложной обстановке в немецких учебных центрах. Беспокойство его было вызвано двумя причинами. Во-первых, тем, что начавшиеся волнения станут источником распространения в Европе новой «волны» революций, а во-вторых, тем, что они на долгие годы могут послужить оправданием силовой политики, то есть спровоцируют применение правительствами жестких мер. Стурдза опасался «крайностей».
В записке он высказывал мнение о том, что германским университетам следует отказаться от конфронтации с правительством, и предлагал меры, направленные на стабилизацию обстановки в академических центрах, однако не в качестве «нормы», а лишь на время «карантина». До окончания волнений рекомендовалось введение контроля над университетами со стороны муниципальных властей, назначение профессоров (вместо привычного избрания), проверка учебных курсов на предмет соответствия заявленным программам...
Как-будто ничего сверхъестественного, но предложения русского публициста были оценены как «посягательство на принцип автономии», заложенный в основание университетской системы, и публикация его работы вызвала негодование. Немецких интеллектуалов возмутило вмешательство иностранного публициста во внутренние дела германских государств, что было воспринято как проявление российского «дирижизма». В результате записка, имевшая целью предотвратить как революцию, так и повсеместное утверждение авторитарной политики, была воспринята именно как проявление силовой политики. Эффект от публикации оказался прямо противоположен мотивам автора.
В России же светская молодежь, чуткая к возможности выразить «солидарность» с любым проявлением «свободомыслия» и «европеизма», не очень вникая в подробности, тут же отнесла консультанта и помощника Александра I к числу «гонителей свободы». По замечанию современного американского исследователя д-ра А. Мартина, в общественном мнении Стурдза, «никогда не державшийся за сладость жизни при старом режиме, несправедливо попал в один ряд с К. Меттернихом»[1].К тому же выводу приходит и российский историк В.С. Парсамов, отмечая, что «репутация реакционера и мракобеса, закрепившаяся за Стурдзой, не предшествовала пушкинской эпиграмме, а во многом следовала за ней»[2].
Пушкину аплодировали, а перед Стурдзой многие из прежних знакомых попросту закрыли двери. Дуэль между двумя молодыми людьми казалась неизбежной. Зная характер А.С. Стурдзы, достаточно сильный и горячный, с часу на час ожидали секундантов, однако он повел себя «не по правилам» – ушел в добровольную «полуотставку», затворился в своем белорусском имении в Устье, не выясняя отношений и не злословя в ответ.
Общественное продвижение Александра Скарлатовича при дворе с этого момента было закончено, однако Александр I ценил его и по-прежнему продолжал обращаться к нему за консультациями по вопросам внешней и внутренней политики.
Насколько это было в его силах, в специальной записке «Обзор», предназначенной высочайшему рассмотрению, Стурдза защищал перед лицом императора тот взгляд, что политические формы будущего должны избежать крайностей. Залогом этого он считал постепенную ре-христианизацию всего общества. Одной частью этого «проекта» должна была стать отмена крепостного права и постепенное введение сословно-корпоративного представительства, другой – развитие системы всесословного образования как основы христианского просвещения в самом широком смысле. По убеждению Стурдзы, реформам должно сопутствовать изменение сознания людей, независимо от их общественного положения и достатка. Автор «Обзора» выдвигал и довольно смелое требование: постепенного ограничения вмешательства государства в общественную жизнь. Стурдза желал того, чтобы Церкви была отведена роль «посредника» между управляющими и управляемыми, а консолидация внутри общества «осуществлялась бы священником, а не констеблем». Общий вывод рекомендаций Стурдзы был таков: религиозная, интеллектуальная свобода народа, как и свобода управления, зависит от того, насколько общество проникнуто духом Православия.
Проект А.С. Стурдзы, обозначивший направление будущих реформ, пришелся по сердцу Александру I, и он потребовал продолжения. Вторая записка Стурдзы включала раздел, касающийся международных отношений. Здесь Стурдза изложил свой взгляд на Священный Союз и его задачи. По его мнению, Священный Союз должен был представлять собой семью государств, чьей целью является защита религии, морали и законов. При этом международное участие допускалось лишь в случаях правительственного произвола по отношению к подданным. Этот второй проект Стурдзы произвел на царя не меньшее впечатление. (Александр даже пригласил своего консультанта присутствовать на конгрессе в Троппау, однако Стурдза пожелал уклониться, пояснив, что он написал достаточно и едва ли сможет прибавить что-то еще.)
На основании предложенных А.С. Стурдзой «Обзоров» можно сделать вывод о том, что его личная политическая позиция была умеренно-консервативной[3]. Тот факт, что на практике были использованы лишь отдельные элементы этого проекта, свидетельствует скорее об «избирательности» политиков, чем о прагматизме автора. В эпоху «Великой реформы» Стурдза, несомненно, чувствовал бы себя более востребованным, его легко можно представить в качестве участника одного из комитетов по подготовке преобразований.
Другим направлением «неофициальной деятельности» Стурдзы было содействие участникам движения за освобождение Греции от османского владычества.
Теперь самое время сказать и несколько слов о происхождении и воспитании нашего героя. Александр Стурдза происходил из аристократической семьи. Он родился в Яссах, в 1791 году. Матушка его, Султана Мургузис (Мургуза), наполовину гречанка, была дочерью князя Константина – господаря Молдавии, а отец принадлежал к одному из самых влиятельных кланов.
В Петербурге, куда семья переехала, спасаясь от турецкого гнета, Александр получил прекрасное образование. Кроме основных дисциплин, греческого и русского языков, ему преподавали французский, немецкий, латынь и молдавский; немало времени уделялось европейской культуре и философии. В целом же воспитание А.С. Стурдзы проходило под преобладающим влиянием греческой культуры. (Его учителями были Никифор Феотоки, обративший к Православию огромное количество мусульман, и Евгений Булгарис[4].) В программе чтения важное место занимала святоотеческая литература и все то, что относилось к российско-греческим связям. Неудивительно, что Стурдза получил более глубокое и систематическое образование, чем того требовали условия света. В то же время его отличали глубокий интерес и любовь к российской культуре, что послужило основой и для их дружбы с Н.В. Гоголем, в последние годы обратившимся к Православию.
Во время службы в Министерстве иностранных дел Стурдза сблизился с Иоанном Каподистрией[5], бежавшим с Ионических островов после их оккупации Францией и в январе 1809 года поступившим на службу в то же министерство. Эта дружба имела большое значение для всей последующей жизни Александра Стурдзы. Не только во время их общения, но и после отъезда Каподистрии в Грецию и его гибели Александр Скарлатович рассматривал содействие сторонникам греческого освобождения как личный долг.
Все эти годы Стурдза содействовал развитию христианского образования в Греции, видя в этом начало подготовки к политическому освобождению страны. Он оказывает поддержку основанному в 1814 году в Вене Обществу друзей муз, добивается его признания в российских официальных кругах и собирает средства для осуществления программ этого общества: оказания финансовой помощи греческим студентам и создания греческих школ на территории, оказавшейся под контролем Османской империи. Одновременно, заручившись поддержкой правительства, Стурдза организует в Одессе издательство греческой литературы по трем направлениям: религия, гуманитарные и естественные науки. (Благодаря его издательской деятельности Одесса стала центром греческой книжной культуры в России.)
В то же время публицистическая деятельность свела Александра Стурдзу с одесским Обществом друзей, представлявшим радикальное направление в греческом освободительном движении. Убедившись в революционном духе этой организации, Стурдза и Каподистрия постарались удалиться от ее руководителя – Александра Ипсиланти[6], поскольку оба они считали, что плохо подготовленное восстание не только не принесет желаемых результатов, но и в будущем может вызвать нежелательные колебания у правительства России. Обоснованность их предположений подтвердилась в разгар греческого восстания, и тогда оба они стали более решительными сторонниками военного вмешательства России в греческие дела. Именно Стурдза выступил с обоснованием необходимости этой меры.
Как показывает в своей работе современный исследователь Т. Проузис[7], в двух письмах (от 2/14 апреля и от 25 мая / 6 июня 1814 г.), адресованных государю, Александр Скарлатович старался убедить Александра I в том, что дипломатическая и военная помощь Греции со стороны России не нарушила бы принципа легитимности, поскольку владычество осман не является законным. Однако царь предпочел ожидание. Это было связано с тем, что он, как и будущие декабристы, увидел в греческом восстании «повторение Французской революции».
Когда позиция российской стороны окончательно прояснилась, Каподистрия подал рапорт об отставке, и так Стурдза остался один, продолжая обращаться к царю в надежде изменить его позицию. Когда же греческий вопрос был снят с повестки дня конгресса, Стурдза ухватился за единственно возможный канал легальной помощи Греции – организацию гуманитарной поддержки, и в том, что Россия пошла на этот шаг, была его личная заслуга.
В апреле 1822 года Хиосская резня снова привлекла всеобщее внимание к положению Греции. Видя, что обстоятельства изменились в лучшую сторону, Стурдза опубликовал книгу «Греция в 1821–1822 годах», в которой напомнил о недавней вере в силу христианских оснований международной политики. Книга имела резонанс. А затем Наваринская битва, Лондонский договор 1830 года, финансовая помощь Греции со стороны Англии, Франции и России сделали возможным ее освобождение при условии установления монархического правления.
Итак, в момент, когда Ипсиланти и Каподистрия оказались в самой гуще событий, Стурдза продолжал «работать в кабинете», добиваться дипломатической и финансовой поддержки грекам. В конце концов его великое терпение и выдержка принесли не меньшие результаты, чем их патриотический порыв. Вот кем оказался невольный «противник» Александра Сергеевича Пушкина.
Встреча в Одессе
Возможно, тяжелый эпизод навсегда разделил бы Стурдзу и Пушкина, если бы спустя четыре года судьба не свела их в Одессе. При более близком знакомстве с Александром Скарлатовичем Пушкин совершенно изменил свое к нему отношение.
Поводом для общения между ними послужило обсуждение событий в Греции. Участие А.С. Стурдзы в греческих делах для прогрессивно настроенного Пушкина было наилучшей рекомендацией. В письме к Вяземскому поэт легко и как бы между прочим описывает впечатление от одесских встреч: «Здесь Стурдза монархический; я с ним не только приятель, но кой о чем и мыслим одинаково, не лукавя друг перед другом»[8], – но кто знает, что скрывалось за этой «легкостью»? Перед ним был человек, жизнь которого он все же довольно серьезно переиначил.
Поведение же Александра Скарлатовича в этой ситуации вызывает в сознании образ пушкинского Сильвио из «Выстрела»: он не только простил обиду, но и постарался сделать свою позицию более понятной для собеседника. Занятый практической работой, Стурдза всегда достаточно трезво относился к проявлениям романтического либерализма и позднее вспоминал, что вызвал у Пушкина «сердечное участие к христианскому пониманию свободы»9.
К сожалению, более позднее пушкинское мнение так и не могло поправить дела. Репутация закрепилась на долгие годы, а Стурдза предпочитал не афишировать свои добрые дела. Но важно не это. Страшно представить, что было бы, если бы тогда, в 1919-м, он поднял бы перчатку и дуэль все-таки состоялась. Каким бы мог быть ее исход? В русской литературе могло не быть «Онегина», «Маленьких трагедий», «Повестей Белкина» и «Капитанской дочки»... А при ином исходе Греция лишилась бы своего защитника в России и, кроме того, среди православных публицистов, возможно, не нашлось бы способного так же блестяще, как Стурдза, оппонировать одному из самых активных миссионеров католицизма – Жозефу де Местру. Впрочем, эта «страница» из жизни Александра Скарлатовича Стурдзы заслуживает отдельного рассказа.
-------------------------------------------------------------------------------
[1] Martin A.M. Romantics, reformers, reactionaries. Russian conservative Thought and Politics in the Reign of Alexander I. Northern Illinois University Press. Debalb., 1997. P. 175.
[2] Парсамов В.С. Жозеф де Местр и Александр Стурдза (Из истории религиозных идей александровской эпохи). Пособие по спецкурсу для студентов исторического факультета. Издательство Саратовского университета, 2004.С. 162.
[3] В.С. Парсамов, например, замечает, что «взгляды Стурдзы на протяжении его жизни практически не менялись», а его религиозный консерватизм «имел либеральную подкладку» (Парсамов В.С. Жозеф де Местр и Александр Стурдза. C. 162, 172.)
[4] Евгений Булгарис (1716–1806) – выдающийся богослов новой Греции. В 1753 –1757 гг. был преподавателем в только несколько лет просуществовавшей Афонской академии. Одно время находился во главе Патриаршей академии в Константинополе. Позднее жил в Лейпциге, Берлине. Фридрих II рекомендовал его Екатерине. В 1775 г. Екатерина II назначила Евгения архиепископом вновь открытой епархии Словенской и Херсонской. Основные работы: «Orthodoxos homologia» (греч.) – изложение веры православной с полемикой против католиков и протестантов; «Zchdiasma peri tes aniexithrescheias» (греч.) (1768) – о веротерпимости, в приложении к его переводу Вольтерова «Essai historique et critique sur les dissensions des eglises de Pologne»; «Theologia dogmatiche» (греч.); «Eсatontaeteris ton apo Christu soteros evavthropesantos he prote» (греч.) (1805) – история века апостольского; «Adoleschia philotheos» (греч.) (т. 1–2. 1801) – толкование на Пятикнижие; на русском языке: «Како униатов воссоединять с Православной Церковью» (Христово чтение. 1886); «Историческое разыскание о времени крещения великой княгини Ольги» (СПб., 1792); «Рассуждение, в котором доказывается достоверность книг евангельских» (М., 1803); «Рассуждение против ужасов смерти» (М., 1805) и др.
[5]Иоанн-Антон Каподистрия (1776–1831) – граф, русский и греческий государственный деятель. Родом с о. Корфу, 1803–1807 гг. – статс-секретарь по иностранным делам Республики Ионийских островов. С 1807 г. перешел на русскую службу по Министерству иностранных дел, в 1815 г. – уполномоченный на Венском конгрессе, в 1816–1822 гг. – министр иностранных дел России. В 1827 г. народное собрание в Трезене избрало его на семь лет губернатором, или «президентом греческого правительства». Прибыл в Грецию в 1828 г.; убит Константином и Георгом Мавромихали.
[6] Александр Константинович Ипсиланти (1792–1828) – князь, генерал-майор (1817), участник Отечественной войны 1812. Глава (с 1820) созданной в России тайной греческой организации «Филики Этерия». В 1821 г. сформировал повстанческую армию и поднял антиосманское восстание в Молдове, явившееся сигналом к началу Греческой революции 1821–1829 гг.
[7] Prousis T.C. Alexandr Sturdza: a Russian conservative response to the Greek revolution // East European Quarterly. XXVI. University of North Florida. № 3, September. 1992.
[8] Пушкин А.С. Письма / Под ред. и с прим. Б.Л. Модзалевского. М.; Л., 1926. Т. 1. С. 55.
9 Арзамас. Сб.: В 2-х кн. М., 1994. Кн. 1. С. 55.
Использованные источники и литература:
1. Stourdza A. de. M